ВІСНИК Одеського Історико-Краєзнавчого Музею (випуск 15)

УДК 727:069:910.4:94(477.74-21)

E. А. Котляр

Ушер Хитер и Элюким Мальц: в поисках затерявшихся экспедиций Еврейского музея в Одессе

В статье рассматривается довоенный период жизни и творчества двух архитекторов, воспитанников одесской архитектурной школы Ушера Хитера (1899-1967) и Элюкима Мальца (1898-1973), который был связан с работой для Всеукраинского музея еврейской пролетарской культуры им. Менделе Мойхер-Сфо- рима в Одессе. На основе документов и визуальных материалов из ряда музеев и архивов Украины, России и Израиля, а также частных собраний, в т.ч. из семей архитекторов, живущих в Москве, куда переехали Хитер и Мальц в конце 1920-х гг., сделана попытка реконструировать их творческие экспедиции по бывшей черте еврейской оседлости. Всего было совершено семь поездок по Западной Украине — в Подолию и Во­лынь с целью сбора материалов и экспонатов для музея, создания натурных рисунков и акварелей с видами еврейских памятников — синагог, кладбищ и застройки. Шесть из них удалось датировать точно, а также показать наиболее масштабную и плодотворную экспедицию 1927 г., с точным фрагментом их маршрута, привязанного к сохранившимся письмам, оригиналам работ и репродукциям.

Ключевые слова: Еврейский музей, Одесса, коллекция, Ушер Хитер, Элюким Мальц, экспедиция, натур­ные рисунки, черта оседлости, синагоги, кладбища, застройка.

История Всеукраинского музея еврейской пролетарской культуры им. Менделе Мойхер- Сфорима в Одессе, действовавшего с 1927 по 1941 г. с большим перерывом с 1934 по 1940-е гг., до сих пор во многом покрыта мраком. Много­численные источники и документы из киевских и одесских архивов еще ждут своих исследовате­лей, хотя общая картина более-менее ясна. Он был единственным специальным музеем «наци­онального» профиля в Украине [4, с. 10, 56] и од­ним из трех государственных еврейских музеев, действовавших в СССР в межвоенное время на­ряду с Ленинградским и Самаркандским. Неод­нократные попытки открыть подобный музей в других городах республики не привели к успеху, хотя еврейские отделы и подотделы существова­ли во многих краеведческих музеях, к примеру, в Полтаве [4, с. 35, 37] и Бердичеве [12], не говоря уже об отдельных экспозициях и коллекциях.

О широкой известности одесского музея за пределами страны еще в 1930-е гг. свидетельс-

Светлой памяти моего учителя академика, доктора архитектуры, профессора Генриха Иосифовича Фильварова (1927-2015)

твовала публикация его сотрудника, известного художника Эммануила Шехтмана, вышедшая в Берлине в 1932 г. в немецкоязычном еврейском журнале «Менора» [37]. Благодаря архивным изысканиям директора Одесского историко­краеведческого музея Веры Солодовой мы знаем имена организаторов музея и директоров, неко­торых из сотрудников, историю его открытия, некоторые детали формирования и накопления фондов и о десятках тысяч экспонатов, среди ко - торых были памятники традиционного искус­ства и шедевры живописи. Известны масштабы деятельности музея, его сотрудничество со мно­гими «кружками друзей» музея и его сподвиж­никами из разных городов России и Белорусии, собиравшими для музея экспонаты, многообе­щающие планы музея и его контакты со мно­гими институциями. Есть подробные сведения и о перемещениях самих артефактов — вначале в одесский музей из закрытых ранее еврейских музеев других городов СССР, а после его закры­
тия — в другие хранилища страны, в частности в Киев, где они экспонируются и сегодня [29-32; 19, с. 259-260]. Но связать большинство разроз­ненных фактов в единую цепь истории функци­онирования музея, с привязкой к конкретным лицам и их работе, событиям, выставкам и т.д., пока оказывается неподъемной задачей. Вряд ли ситуация существенно изменится ввиду ску­дости публикаций, сохранившихся материалов и документов, хотя свет на отдельные эпизоды деятельности музея и работу его сотрудников пролить удается.

К таким открытиям можно отнести сведения, полученные в ходе исследо­ваний последних лет о двух бывших одесситах, впос­ледствии москвичах, Ушере Хитере и Элюкиме Мальце [5, с. 127-129]. Оба они как агенты музея еще в молодос­ти участвовали в поездках по городам и местечкам По- долии и Волыни — бывшей черты еврейской оседлости, собирая экспонаты для му­зея, зарисовывая и фотогра­фируя памятники еврейской старины.

Вплоть до начала 2000-х гг. имена этих архитекторов мало что значили для арт- иудаики, оставаясь извест­ными лишь в узких кругах одесских краеведов. Архив­ные поиски, активизиро­вавшиеся на фоне интереса к еврейским музейных коллекциям довоенного времени, показали, что до нас дошла немалая часть их творческого наследия. Это оригиналь­ные рисунки, акварели и фоторепродукции из частных и государственных собраний Украины, России и Израиля, которые отложились там в виде отдельных работ, а также целых комп­лексов и коллекций. В самой Одессе, в фон­дах ОИКМ, содержатся графические этюды их раннего студенческого периода. По сведениям

В. Солодовой они были переданы из Одесского музея западного и восточного искусства в 1955 г. Собрание насчитывает 18 рисунков и акварелей с видами Одессы: фасады домов, внутренние дворы и пристройки, причем 14 из них выпол­нены Э. Мальцем. Все они датированы 1921­1924 гг., когда Хитер и Мальц учились на 1-м и 2-м курсах Одесского художественного ин­ститута и, вероятно, выполняли учебные зада­ния^[1]. Эти работы показывают, как оттачивалась графическая манера и техника молодых зодчих, которой в старой архитектурной школе уделяли огромное внимание, обучая студентов искусству архитектурной графики.

Касательно еврейских материалов, упомянем собрание оригиналов работ Хитера и Мальца из Музея архитектуры им. А. В. Щусева (МУАР) в Москве. Здесь хранится серия рисунков застрой­ки Каменец-Подольского (1924), рисунок еврей­ской улицы Меджибожа (1927) и четыре листа с видами синагог, относящих­ся к 1925, 1929 и 1939 гг. (ав­торизованная копия одного из ранних рисунков, 1927 г., сделанного для Еврейско­го музея). К этому добавим коллекцию фотографий ри­сунков обоих архитекторов из собрания Центрально­го архива истории еврей­ского народа в Иерусалиме (ЦАИЕН). Коллекция со­держит около двух десятков фотографий из экспедиции 1927 г. с видами синагог, за­стройки местечек, построек и надгробий еврейских клад­бищ^[2]. Значительная часть этих фотографий дубли­руется в собрании одесского коллекционера Тараса Мак- симюка, которая, по сло­вам владельца, насчитывает 26 позиций [9]. Отдельные работы, в т. ч. и из упомяну­тых собраний, публиковались в периодической печати и в научных статьях [34, с. 81, 83].

Вместе с тем до последнего времени мы не­много знали об этих людях и их сотрудничестве с еврейским музеем. Знания эти ограничивались краткими сведениями из ОИКМ, несколькими публикациями с упоминанием об их работе и наиболее важными документальными источни­ками — личными фондами Хитера [17] и Мальца [18] как членов Московского отделения Союза архитекторов СССР из собрания Российского государственного архива литературы и искус­
ства (РГАЛИ). Правда, они относились к более позднему московскому периоду их жизни. Сре­ди прочих документов здесь содержатся био­графии обоих архитекторов со сведениями об их жизни и профессиональной деятельности, в т.ч. связанными с поездками по Западной Ук­раине. Но о прямых целях этих поездок и их связи с еврейским музеем в Одессе не говорится ни слова. И казалось, что уже не было надежды на дальнейшее развитие этого сюжета, если бы не случай. Находка одного натурного рисун­ка У. Хитера, 1934 г. — надгробия в Немирове (1750 г.) из Национального художественного музея Ук­раины [14]^[3] (ил. 4) стала от­правной точкой успешных поисков, которые привели из Киева в Москву — к по­томкам семьи архитектора и наследникам его друга и соратника — Э. Мальца.

Н езабываемое обще­ние с дочерью У. Хитера Людмилой Ушеровной Молдавской (1938-2014) в феврале 2013 г., контакты с его внучкой Ксенией Алек­сандровной Молдавской, а также знакомство через них с прямыми наследниками Э. Мальца, сыном Викто­ром Ильичом и внуком Кириллом Викторовичем, позволили приобщить к данной теме уникальные материалы и сведения о жизни их предков и тех да­леких событиях^[4]. Согласно им, Хитер и Мальц получили среднее и высшее архитектурное образование в Одессе, где рабо­тали до конца 1920-х гг. — времени переезда в Москву. В советской столице оба архитектора сполна реализовались в профессии: Хитер — как градостроитель, а Мальц — как гражданский и промышленный архитектор. Они сохранили тесную дружбу до конца дней. История их семей и профессионального пути, как одесского, так и московского периодов, подчеркивает общность и уникальность человеческих судеб XX века, жизнь талантливых людей, искавших свое при­звание, прошедших через военное лихолетье, преданных избранной профессии и передавших ее своим потомкам.

Сосредоточивая внимание на документах до - военного времени, сохранившихся в семейных архивах, мы можем очертить основные этапы жизни наших героев. Так, личные документы, автобиография и переписка Элюкима Мальца, его био­графические материалы из фондов РГАЛИ и устная память семьи свидетель­ствуют о его жизни и ста­новлении в довоенный, в т.ч. и одесский период.

Элюким Азрилевич (Аз- риль-Шмуль) (Илья Из­раилевич) Мальц (Малц) (1898-1973) был коренным одесситом и проживал в Одессе по адресу: ул. Пре­ображенская, 35, кв. 26. По семейным преданиям, он был активно вовлечен в жизнь творческой моло­дежи тогдашней Одессы, учился в располагавшемся неподалеку художествен­ном училище (ОХУ) на архитектурном отделении (1914-1918), дружил с Иль­ей Ильфом. Видимо, об­щался и со старшим братом писателя, известным художником Александром Файнзильбергом (Сандро Фазини), входившим в группу еврейских модернистов из «Общества независимых художников» (1917-1920) [15, с. 187]. Оба они в одни годы учились в ОХУ, в котором в дореволюционный период обучалось чуть ли не половина евреев [15, с. 18]. Многие из них оставили яркий след в искусстве, разра­батывая в т.ч. и еврейские темы. Опосредован­но Мальц был вхож и в круг молодых одесских писателей и поэтов, знал Олешу, Багрицкого, Бабеля, вращался в передовой среде своего ок­ружения. Молодость, крах империи, меняющая­ся на глазах жизнь, бурление модернистических идей, социальных и национальных идеалов, а вместе с ними лишения и погромы соединяли революционную романтику с трагическим ми­
роощущением и надеждами на коренные пере­мены, что формировало сознание молодого ев­рейского поколения. И это был немаловажный мотив, который подталкивал многих еврев, в т.ч. Мальца и Хитера, к участию в развитии сво­ей культуры. Хотя одесские погромы 1905 г. не коснулись семьи Мальца — по воспоминаниям архитектора, их спасло то, что напротив их дома по Преображенской улице находился полицей­ский участок, — трагические события тех лет глубоко врезались в его память.

После окончания ОХУ он поступил на архи­тектурный факультет Высшего художественого училища, позднее Политехникума изобрази­тельных искусств — в 1920-1930-е гг. название вуза многократно менялось [1, с. 136]. Здесь он учился с 1922 по 1929 г., параллельно занимал­ся общественной и преподавательской работой, был секретарем профкома. В 1929 г. после окон­чания вуза, как и многие его земляки, рвавши­еся в столицу за поиском лучших жизненных перспектив, он переезжает в Москву, где до войны работает архитектором и старшим ар­хитектором в разных проектных организациях (Химстрой, Гипрогор, Медсанпроект, Сельхоз- стройпроект, Теплоэлектропроект), проектиру­ет школы, больницы, ветеринарные институты, здания ТЭЦ, электростанций и пр., становится успешным советским архитектором [18].

На нескольких снимках одесского периода, сохранившихся в семье архитектора, он запечат­лен со своей женой Рахилью Пинхусовной Ба- ренберг (1909-1983), соучениками по училищу и, возможно, учениками Одесской художествен­но-профессиональной школы по архитектурной мастерской, которой он руководил и где препо­давал два последних года учебы в институте, с 1927 по 1929 г. [22]

В период студенчества, как пишет сам Мальц в своей автобиографии 1938 г., он «совершил не­сколько поездок для зарисовок архитектурных па­мятников Подолии и Волыни, за что от Совета Института получил поощрение и высшую оцен­ку». Оставленные им сведения о том, что «часть этих работ приобретена музеем Академии архи­тектуры в Москве», объясняют происхождение того собрания, о котором говорилось выше [23]. Такая же информация, но с более подробной да­тировкой его поездок по Западной Украине об­наруживается в РГАЛИ. Мальц указывает, что с

1924  по 1936 г. он участвовал в семи экспедициях по изучению, зарисовкам и обмерам памятников архитектуры и скульптуры в Подолии и Волыни.

Его коллега Ушер Хаймович (Оскар Ефи­мович) Хитер (1899-1967) был родом из по­дольского местечка Мястковки. С детства его тянуло к искусству, и он приехал в Одессу пос­тупать в ОХУ. В училище он обучался вместе
с Мальцем, с 1914 по 1919 г., но, возможно, на живописном факультете, т.к., по семейным преданиям, его учителями были знаменитые одесские живописцы К. К. Костанди и П. Г. Во- локидин, и любовь к живописи он сохранил до последних дней. В семье сбереглось много его живописных работ послевоенного времени и память о тесном общении с опальным мос­ковским художником, последователем сурового стиля, «шестидесятником» Борисом Биргером (1923-2001), мастерскую которого в 1960-е гг. посещал Хитер. В одесском институте Хитер также учился на архи­тектурном факультете, который окончил, судя по сохранившемуся сви­детельству, в 1928 г. Там же он познакомился и со своей будущей женой,

Эмилией Шимоновной Герценштейн (1903-1980), студенткой скульптур­ного отделения, которая впоследствии окончила В Х У ТЕ И Н и с та­ла известным мос­ковским скульптором [20]. Подобно Маль­цу, на излете 1920-х гг.

Хитер со своей женой переезжают в Москву. И первым его столичным местом работы стала мастерская Б. М. Иофа­на, ведущего архитектора сталинской эпохи, тоже урожденного одессита и воспитанника ОХУ. Под его началом Хитер при­нимал участие в рабо­те над проектом Дома правительства в Москве (1927-1931), известного как дом на набережной.

Возвращаясь к их студенческим годам, следует указать 1924 г., с которого началась ставшая традицией практика творческих по­ездок Хитера и Мальца по далекой украинской провинции. В этот и последующие годы они колесили по бывшей черте оседлости в Подо­лии и Волыни, где изучали, зарисовывали и обмеряли памятники старины и, прежде всего, еврейской культуры. Сохранившийся непод­писанный снимок тех лет, который предполо­жительно можно отнести к 1927 г., запечатлел двух молодых архитекторов и, видимо, их со- провожатого около группы старинных мацев во время обследования еврейского кладбища одного из местечек, в котором они работали [20]. Это уникальное свидетельство их инте­реса к еврейской старине и резьбе надгробий, в частности, о которых они писали и которые остались в нескольких рисунках и репродук­циях У. Хитера.

Сопоставляя данные Мальца о семи экспе­дициях по Западной Украине с датировками из­вестных нам работ, можно с определенностью выявить шесть из них.

Первая относилась к

1924    г., откуда сохрани­лось много зарисовок па­мятников архитектуры Каменца-Подольского, причем большая часть из них не была связана с ев­рейской средой.

Несколько работ до­шло до нас из сезона

1925                                                                        г. Это рисунки сина­гоги в Новоконстантино- ве, который облюбовали художники еще с прошло­го сезона, и в Хмельнике. С этим местечком была связана отдельная исто­рия, которая во многом подстегивала в последу­ющие годы желание ар- хитекторов-художников приезжать в эти края на летний сезон. Видимо, в 1925 г. Элюким Мальц здесь встречает свою бу­дущую жену, которую позднее буквально выры­вает из привычного для нее окружения и увозит в Одессу. В семье архитек­тора сохранился карандашный рисунок Маль­ца, портрет его жены Рахили, нарисованный в Хмельнике в 1925 г. На протяжении последую­щих лет, в т.ч. и из своих поездок, Люка (как его называли близкие) пишет письма своей жене в Хмельник, что отражено в сохранившемся письме из Одессы 1926 г. [27], а также в несколь­ких открытках и письмах из его экспедиции 1927 г. [24-26; 28] В том же городке остается жить и ее родня. Таким образом, Хмельник становится важной точкой, от которой оттал­кивается сам Мальц и путешествующий с ним Хитер. Среди местечек, в которых они работали
в 1925 г., был и Меджибож, о чем писал Мальц своей жене в 1927 г., когда указывал, что в Мед- жибоже они «остановились в той же квартире, где останавливались два года назад» [24].

Самым насыщенным и плодотворным был 1927 г., о котором еще пойдет речь ниже.

1929 г. оказался последним из одесского пе­риода летних выездов на этюды. Единственный рисунок, дошедший с того времени, это сина­гога в Хмельнике. Можно предположить, что в это время Мальц улаживал свои дела с семьей жены перед их отъездом в Москву, поэтому он и оказался в этом городке.

Два последних точно датируемых года — 1934 и 1936 г. связаны с поездками на Западную Ук­раину уже из Москвы. Здесь мы видим, что наряду с еврейскими объектами авторы много внимания уделяют старым крепостным соору­жениям и вообще местным достопримечатель­ностям. Думается, что в этих поездках было больше ностальгии по прежним студенческим временам, а также желание проведать своих родных в подольских местечках (Мальцу — в Хмельнике; Хитеру — в его родной Мястковке и почти соседней Песчанке, где проживала семья его жены).

Седьмой год их поездок точно датировать сложно. Можно предположить, что это мог быть 1926 г. в один из студенческих летних сезонов. Это был год бурного развития отно­шений Мальца с его женой после знакомства в 1925 г., непрерывной переписки и, соответ­ственно, поездки в Хмельник [27]. Однако нам не удалось найти рисунков этого года, да и письмо Хитера к своей жене из Горловки (24 сентября 1926 г.) свидетельствует, что в этот год он находился в Донбассе, причем, видимо, со своим другом Мальцем [21]. Последний упо­минает об этом в автобиографии, что в 1926 г. он был десятником студенческих практик в строительном бюро Донугля (Донбасс, Горлов­ка) [23]. Вышуказанная поездка по местечкам вполне могла прийтись и на начало 1930-х гг., что диктовалось стремлением периодически навещать свою подольскую родню.

Оставляя эти рассуждения за скобками, мы сосредоточим внимание на наиболее продук­тивном 1927 г., к которому относится большая часть имеющихся материалов, а также письма. Видимо, в этот год неслучайно активизирова­лась их работа и был открыт еврейский музей в Одессе. 1927 г. был экономическим апогеем политики нэпа, первым юбилеем октябрьской революции, когда население почувствовало плоды социальных реформ и культурного воз­рождения. Уже в следующем году в ходе свер­тывания нэпа, новой волны национализации и репрессий эта ситуация меняется, хотя до на­чала 1930-х гг. в сфере национальной политики страны особых перемен не наблюдалось. Тогда же в Одессе инициируется активная краеведчес­кая работа. При Одесском институте народно­го образования также планировалось открыть среди прочих семинар по еврейской культуре с секциями по литературе, истории и языку в рамках задачи изучения студентами истории и культуры народов Одесщины. Его возглавлял

С.  Х. Билов (1888-1949), активист еврейского политического движения, лектор, педагог, об­щественник, литературовед и историк театра. При том же ОИНО рассматривался вопрос о введении в план другого семинара, социально­экономической истории Украины, предмета «История евреев на Украине» и пр. И хотя эти проекты не были реализованы, они показали всплеск интереса к еврейской культуре в этот период [7; 8, с. 18].

В том же 1927 г. в Виннице на подольских землях другой энтузиаст, Г. В. Брилинг (1867­1942), организует экспедиции по сбору ма­териалов еврейской старины и культуры для Винницкого краеведческого музея, собирает уникальную коллекцию еврейских пряничных досок, т.н. «пурим-бретль» и даже планиру­ет выпустить совместный каталог с одесским еврейским музеем [2, с. 252-259; 13, л. 4-5]. В 1928 г. открывается отдел еврейской куль­туры при Полтавском государственном музее [4, с. 37]. В целом во второй половине 1920­х гг. начинается настоящий бум украинского музейничества, исследования украинского, а с ним и еврейского искусства. Это нашло отражение в экспедициях, документах, фо­томатериалах, экспонатах, статьях и даже ев­рейских отделах в некоторых музеях, которым тогда так и не суждено было стать фундамен­том еврейской этнографической науки. Не позволило время и репрессии, затронувшие почти всех, кто приоткрыл двери в уходящий мир еврейской старины. Среди них Д. Щер­баковский, П. Жолтовский, В. Гагенмейстер, К. Кржеминский, Г. Брилинг, Т. Молчановс- кий, Н. Коцюбинская, Л. Левицкая и мн. др. [5; 11] На этой волне оказались и двое молодых архитекторов, направившихся в мае 1927 г. по бывшим еврейским местечкам.

В этот год экспедиции проходили по Мед- жибожу, Бердичеву, Изяславу, Полонному, Староконстантинову и авторы прицельно ри­совали еврейские памятники: синагоги, еврей­
ские дома, улицы и кладбища. Некоторую часть маршрута и любопытные путевые заметки мы можем проследить по письмам Мальца к своей жене в Хмельнике. Видимо, что на время их с Хитером поездок она оставалась в доме своих родителей. Дошедшие письма и открытки пре­имущественно носили личный характер, и ка­кие-либо информационные сведения о поезд­ке, напряженности работы и бытовых условиях проходят в них фоном.

Одно из писем, датированное 22 мая 1927 г., было написано в Изяславе, где тогда работали Хитер с Мальцем [26]. Видимо, четко сплани­рованного маршрута у путешественников не было, и они меняли свой план на ходу, ори­ентируясь на советы местных жителей, полу­ченные в поезде. Так, вместо Шепетовки, куда сперва направлялись два друга, они поехали в Изяслав, о котором знали по книгам, что он сулил много достопримечательностей и где было «много интересной и своеобразной архи­тектуры».

Открытка, написанная в Меджибоже 1 июля, свидетельствует, что оба путника останови­лись в той же квартире, что и два года назад, в

1925  

г., обследовали знаменитый бейт мидраш основателя хасидизма Баал Шем Това, нала­дили контакты с «местными еврееями» и соб­рались работать на кладбище [24]. 9 июля все еще из того же Меджибожа Мальц отправлет жене еще одну открытку, где пишет что здесь они «много поработали и много собрали ценного материала» [25].

Последнее письмо, сохранившееся в семье архитектора, было начато 11 июля в Деражне и завершено на следующий день в Старокон- стантинове [28]. Оттуда мы узнаем, что в Ста- роконстантинове Мальц «с Ушером и Мишей [? — возможно, именно он запечатлен на вышеу­помянутой фотографии. — Е. К.] ходили устраи­вать дела по вывозке еврейских памятников». Речь здесь, видимо, шла о вывозке наиболее инте­ресных еврейских надгробий для еврейского музея в Одессе. И далее неожиданнім образом Мальц вновь обращается к их недавней работе в Меджибоже:

«Последние дни в Меджибоже провели с боль­шой пользой и интересом. Во-первых, нам удалось зарисовать замок, это замечательное украшение Подолии, во многих видах, чем остались очень довольны. Получили в подарок музею [единствен­ное упоминание в переписке о музее! — Е. К.] интересные вещи, сделали 15 фотографических снимков на негативах с разных вещей и мебели
старинной (Аптер рува кровать и кресло)^[5] и т.д. Кроме того встретили у местного врача одного немца, приехавшего из Берлина, коммуниста — ли­дера самой левой группы в искусстве за границей, редактора художественного журнала; он пригла­сил нас к себе, узнав, что мы работаем в Меджи- боже. Он захотел сфотографировать какой-либо из рисунков замка, остановил свой выбор на моем рисунке и сфотографировал его, я же негатив везу с собой — снимок очень удачный, чего я не могу ска­зать о своем рисунке. Перед отъездом было много хлопот из-за фотографий, но и это в конце концов уладилось. В общем в Меджибоже мы основатель­но поработали».

Мальц также указывает на примечатель­ную деталь, подчеркивающую их желание вы­делиться внешне из общей среды и снискать в глазах местного население особый интерес к своим персонам: «Мы решили пошить себе все одинаковые синие блузы и носим их теперь без по­ясов. Блузы получились очень хорошие и дешевые по 3рн. штука. Производят потрясающее впечатле­ние на местных жителей. В Ст-Константинове будем еще только 2-3 дня и отсюда едем в По- лонное».

Итак, на основе этой фрагментарно дошед­шей корреспонденции мы можем установить фрагмент их маршрута с конца мая до июля- августа 1927 г., который проходил по местеч­кам Казатин (пересадочная станция), Изяслав, Меджибож, Деражня (пересадочная станция), Староконстантинов и далее лежал в Полонное и Бердичев.

Это, пожалуй, все, что мы на сегодня можем сказать об обстоятельствах их поездок по быв­шим еврейским местечкам. Судя по интенсив­ной работе экспедиции, о которой говорится в письмах, то, что дошло до наших дней, — сущие крохи от сотен рисунков и фотографий, которые были сделаны этими людьми за 1927 г. и весь период экспедиций.

Анализируя рисунки всех тех лет, у нас нет однозначной уверенности, что все они были сделаны именно для еврейского музея в Одессе, особенно в первые годы. Во-первых, архитек­торы не ограничивались только еврейской ста­риной и фиксировали в рисунках и акварелях то, что им представлялось интересным из окру­жавших памятников. Об этом свидетельствуют рисунки Э. Мальца, сохранившиеся в семей­ном архиве (к сожалению, подобных рисунков У. Хитера в семье архитектора не сохранилось). Представляется, что для студентов младших курсов архитектурного института было вполне естественно в качестве летних практик рабо­тать с натуры над архитектурными пейзажами. Тем более что выезды по украинским городам, в частности, на Подолию и Волынь были частью учебной программы института [33, с. 41-42].

С другой стороны, работа над комплектаци­ей будущего еврейского музея началась еще в начале 1920-х гг., постепенно усиливаясь и во­влекая все больше людей в ряды своих сторон­ников. Соответственно, молодые архитекторы уже в первые годы поездок могли быть вдох­новлены на эту захватывающую работу орга­низаторами музея, в частности, П. Сегалом [31, с. 251]. Но наиболее интенсивная деятельность пришлась именно на 1927 г. — время активиза­ции сбора для него экспонатов и материалов, о чем упоминает в одном из писем жене Элюким Мальц. Музей торжественно открыли 6 ноября 1927 г., а весь летний сезон накануне два моло­дых архитектора занимались пополнением его коллекции в бывшей черте оседлости.

Думается, что в 1930-е гг. тесная связь с музеем прекратилась. В основном поезд­ки осуществлялись по «старой памяти», для творческого отдыха и проведывания родных. Практически все сохранившиеся рисунки это­го времени остались в Москве. Ни в одной из своих автобиографий Мальц не упоминает о том, что эти поездки были связаны со сбором материалов для еврейского музея. Видимо, на это были свои причины. Волна репрессий 1930-х гг., прокатившаяся по всей стране, осо­бенно жестко затронула творческую интел­лигенцию Украины, причастную к развитию национальной культуры и искусства. Подав­ляющее большинство директоров и сотруд­ников краеведческих музеев были уничтоже­ны физически или подверглись лишениям и арестам [11, с. 73]. В частности, был расстрелян директор (позднее главный хранитель) самого одесского еврейского музея Бенцион Рубштейн (1882-1934), который в 1927 г. за месяц до от­крытия музея сменил на этом посту упомяну­того П. Сегала [10, с. 158; 31, с. 251]. Подверг­лись репрессиям многие активисты еврейского образования в Одессе [7]. И, быть может, имен­но тот факт, что оба архитектора еще задолго до этого покинули Украину и интегрировались

по своей прямой профессии в процесс социа­листического строительство спас их от участи многих быших коллег.

Сохранившиеся рисунки и репродукции с видами еврейских памятников и фрагментов местечковой застройки отражают документаль­ную достоверность — то, что отличает манеру архитекторов от художников, но вместе с тем подчеркивают мастерство исполнения, а в отде­льных случаях и образный колорит графического этюда. Большинство работ выполнены графит­ным карандашом на бумаге. Именно рисунок был основой этюда, а акварель, которой нередко пользовались оба архитектора, добавляла немно­го цвета, оживляя скупую графику. Даже при­стально вглядываясь в их работы, трудно найти принципиальную разницу в мастерстве обоих художников и их манере исполнения, — здесь сказывается единая школа и выучка.

Особо подчеркнем историческую и культур­ную ценность этих работ как документальных источников бытования позднее утраченных па­мятников. Виды Бердичева, Изяслава, Хмель­ника, Полонного, Меджибожа, Старокон- стантинова, Новоконстантинова, Немирова и других городов, запечатлевшие экстерьеры и интерьеры синагог, еврейские улицы и дома, в т.ч. раввинов, надгробия с резным декором, саркофаги и характерные кладбищенкие пос­тройки — огели над могилами раввинов — все эти изображения с учетом последующего ис­чезновения этого пласта еврейской культуры буквально «на вес золота». Небольшая часть изображенных ими зданий известна и по дру­гим источникам — рисункам и фотографиям 1910— 1920-х гг. К таковым относятся виды синагог в Изяславе и Полонном. Любопытно, что сохранившиеся два изображения синагоги в Полонном практически идентичны, но при­надлежат разному времени. Одно из них — реп­родукция работы 1927 г., а другое — рисунок из МУАР 1939 г., подписанный как авторизо­ванная копия вышеуказанной работы, кото­рая хранилась в еврейском музее в Одессе [3]. С одной стороны, это единственный случай, где автор сам указывает на принадлежность оригинала еврейскому музею, а с другой — тот факт, что его копия была специально сделана по заказу музея архитектуры. Очевидно, что памятники еврейской архитектуры вызывали большой резонанс, коль скоро подобные изоб­ражения заказывались такой солидной госу­дарственной организацией.

Наличие изображений известных синагог позволяет проследить изменение их архитек­турного облика за последние десятилетия их жизни и использования еврейскими община­ми «по прямому назначению». Эти годы как раз пришлись на период Первой мировой и гражданской войн, и подобные изменения, ре­конструкции и перестройки коснулись почти всех синагог, которые находились в зоне те­атра боевых действий и противоборствующих сторон.

Другая, бо'л ьшая часть работ уникальна тем, что доносит до нас облики неизвестных по другим изображениям памятников — внешних видов синагог (Новоконстантинов), а также их интерьеров (Хмельник, Староконстантинов, Бердичев), исторической застройки, кладби­щенских построек и надгробий.

Подобный разбор рисунков можно продол­жить и на конкретных примерах, показывая их типологические черты и региональные особен­ности.

Многолетняя систематическая работа Хи­тера и Мальца по фиксации в натурных ри­сунках еврейских памятников не была чем- то уникальным с точки зрения обращения к еврейской старине. Десятки художников, графиков и живописцев в начале XX века и в межвоенное время изображали ее с натуры, использовали фотографический материал, подчеркивали документальность или, наобо­рот, уходили от нее, создавая художественный образ старого еврейства — земной и вели­чественный, мистический, трагический или фольклорный. Среди этих имен С. Юдовин, М. Шагал, И.-Б. Рыбак, А. Маневич, М. Фрад­кин, Б. Бланк и мн. др. Часть из них, подоб­но Хитеру и Мальцу, стремилась запечатлеть их исторический облик в естественной среде бытования. Один из них — русский историк, художник и искусствовед Г. Лукомский, автор монографии о европейских синагогах [35] и десятков рисунков синагог, в т.ч. на украин­ских землях [36]. В этом ряду стоит и полуза­бытое имя белорусского художника Я. Круге- ра, участника этнографической экспедиции 1921 г., оставившего акварели с видами ряда синагог Беларусии [6]. В самой Украине в подобном ключе на рубеже 1920- 1930-х гг. работал архитектор Н. Топорков, автор со­тен рисунков построек западноукраинской провинции, в т.ч. еврейской застройки Подо­лии: домов, заездов, корчемен и пр. [16]. Но в отличие от вышеназванных и многих дру­гих, У. Хитер и Э. Мальц рассматривали свои этюды и всю работу как целенаправленный проект, который реализовывался как одна из открытых программ государственного еврей­ского музея.

Также внезапно, как завершаются пись­ма Элюкима Мальца, обрывая для нас нить в прошлое, завершается и это повествование. Выведенные на свет данные об Ушере Хитере и Элюкиме Мальце, а также попытка реконс­труировать контекст их работы над фиксацией памятников еврейской старины, в т.ч. и для ев­рейского музея вписываются в широкую пано­раму интереса многих ученых, музейщиков и художников к еврейскому наследию в межво- енное время. Обнаруженные рисунки и доку­менты отчасти восполняют утраченный пласт еврейской культуры, расширяют источниковую базу изучения довоенного наследия еврейских музеев и коллекций, возвращают из забвения имена и вклад отдельных энтузиастов, благо­даря которым многовековая культура еврейс­кого народа не была полностью стерта и стала бесценным фундаментов для современных ис­следований.

Источники и литература

1. Барковская О. М. Одесское художественное училище. Хроника 1865- 1940 // Вестник Одесского художест­венного музея. — Одесса. — Вып. 2. — С. 130- 140.
2. Винницкий областной краеведческий музей. Бри­линг Г. Г. К истории Винницкого областного крае­ведческого музея. — Винница, 1968. Копия рукописи.
3. Государственный музей архитектуры им. А. В. Щу­сева. — Фонд архитектурной графики. — Ед. хр. PV 3363. Синагога. Новое Полонное. XVIII- XIX вв. Вид с юго-востока. Худ., арх. О. Е. Хитер. Бумага, карандаш, уголь. 54 х 72.
4. Дубровський В. В. Музеї на Україні. — Харків: Держав­не видавництво України, 1929. — 60 с.
5. Котляр Е. Еврейские музеи и коллекции первой трети XX века: судьба и следы художественного наследия (Львов — Санкт-Петербург — Одесса — Киев) // Вісник Харківської державної академії дизайну і мистецтв. — Харків: ХДАДМ, 2009. — № 12 (Сходознавчі студії, вип. 2). — С. 113- 133.
6. Краткая еврейская энциклопедия. — Иерусалим: Об­щество по исследованию еврейских общин; Еврейский университет в Иерусалиме, 2003. — Т. Доп.Ш. — Кол. 243- 245.
7. Левченко В. Еврейское высшее образование в Одессе (1917- 1930-е гг.): история, опыт, традиции [Электрон­ный ресурс]. — Режим доступа: http://www.migdal.org. ua/migdal/events/science-confs/6/17449/ (28.05.2016).
8. Левченко В. Краєзнавство в Одеському інституті на­родної освіти (1920- 1930 рр.): становлення, напрями, традиції // Краєзнавство: науковий журнал. — К.: На­ціональна спілка краєзнавців України, 2011. — № 2. — С. 14-24.
9. Лостман И. Три выставки [Электронный ресурс] // Мигдаль Times. — Одесса, 2001. — № 16. — Ре­жим доступа: http://www.migdal.ru/article-times. php?artid=2417 (24.05.2016).

10. Лукин В. От народничества к народу (С. А. Ан-ский — этнограф восточно-европейского еврейства) // Евреи в России: история и культура: сб. науч. тр. — СПб.,

1995. — С. 125- 161.

11. Лукин В. Традиционное еврейское искусство глазами украинских краеведов // Канон и свобода. Проблемы еврейского пластического искусства. — М., 2003. — С. 71- 84.

12. Научный архив Института археологии НАН Украины (далее — НА ИАНУ). — Ф. ВУАК. — Д. 330. — Ед хр. 20- 23.

1. НА ИАНУ. — Ф. ВУАК. — Д. 202/21. Вінницький музей. Брілінг. Коротке звідомлення про дослідну роботу Вінницького історико-побутового музею за 1927 р. — 1928.

14.  Национальный художественный музей Украины. — Документально-архивный отдел. — Ед. хр. ГРС-10395.

15.  Общество независимых художников в Одессе: био- библиографический справочник / сост. О. М. Барков­ская. — Одесса, 2012. — 216 с.

16. Пламеницька О. Деяки риси архітектури подільських міст і містечок за матеріалами колекції Миколи То­поркова // Архітектурна спадщина України. Питання історіографії та джерелознавства української архітек­тури /за ред. В. Тімофієнка. — К.: Українознавство,

1996.  — Вип. 3, ч. 2. — С. 189- 198.

17.  РГАЛИ. — Ф. 2466 (Московское отделение Союза архи­текторов СССР (МОСА) (1936- 1991). — Оп. 5. — Ед.хр. 916. Личное дело Хитер Ушера Хаймовича, 1899. (19 ноября 1946- 14 июля 1967). — 17 листов.

18. РГАЛИ. — Ф. 2466 (Московское отделение Союза архи­текторов СССР (МОСА) (1936- 1991). — Оп. 6. — Ед.хр. 186. Личное дело Мальца Ильи Израилевича, 1898. (8 декабря 1945- 11 марта 1973). — 20 листов.

19. Романовська Т. Доля єврейського ритуального срібла з колекції Музею історичних коштовностей України // Доля єврейської духовної та матеріальної спадщи­ни в XX столітті: збірник наукових праць за матері­алами IX Міжнародної наукової конференції. Київ, 28- 30 серпня 2001 р. — К.: Інститут юдаїки, 2002. — С. 259- 265.

1. Семейный архив потомков Ушера Хитера, Москва (далее — САПУХ).

21.  САПУХ. Письмо У. Хитера к жене Э. Герценштейн. Горловка, 24 сентября 1926 г.

22.  Семейный архив потомков Элюкима Мальца, Москва (далее — САПЭМ).

23.  САПЭМ. Автобиография И. И. Мальца. 9 мая, 1938 г.

1. САПЭМ. Открытка Э. Мальца к жене Р. Баренберг. Меджибож, 1 июля 1927 г.
2. САПЭМ. Открытка Э. Мальца к жене Р. Баренберг. Меджибож, 9 июля 1927 г.

26.  САПЭМ. Письмо Э. Мальца к жене Р. Баренберг. Изяс- лав, 22 мая 1927 г.

27. САПЭМ. Письмо Э. Мальца к жене Р. Баренберг. Одес­са, 11 января 1926 г.

28.  САПЭМ. Письмо Э. Мальца к жене Р. Баренберг. Ста- роконстантинов, 13 июля 1927 г.

1. Солодова В. Архівні документи як джерело з історії Одеського музею єврейської культури // Архівознав­ство. Археографія. Джерелознавство: міжвід. зб. наук. праць. - К., 2005. - Вип. 7. - С. 144- 155.

30.  Солодова В. Документальные источники о судьбе кол­лекции иудаики Одесского музея еврейской культуры им. Менделе Мойхер-Сфорима // Вісник Харківської державної академії дизайну і мистецтв. — Харків: хДаДМ, 2010. — № 8 (Сходознавчі студії. Вип. 3: Єв­рейське мистецтво і український контекст. Обрії тра­диційної художньої культури). — С. 310-331.

1. Солодова В. Одесский музей еврейской культуры (1927- 1941) // Доля єврейської духовної та матеріаль­ної спадщини в XX столітті: збірник наукових праць за матеріалами IX Міжнародної наукової конферен­ції. Київ, 28- 30 серпня 2001 р. — К.: Інститут юдаїки, 2002. — С. 250- 258.
2. Солодова В. Судьба музея // Егупець. Художньо- публіцистичний альманах Інституту юдаїки. — К.: Ін­ститут юдаїки- Дух і літера, 2002. — № 10. — С. 395- 404.

33.  Солодова В. Художественная жизнь Одессы. 1920-е — 1930-е годы // Вестник Одесского художественного музея. — Одесса: Плутон, 2014. — № 1. — С. 40- 42.

34.  Kravtsov S. R. Gothic Survival in Synagogue Architec­ture of the 17^th and 18^th centuries in Volhynia, Ruthenia and Podolia // Architecture. Zeitschrift fur Geschichte der Baukunst. Journal of the History of Architecture. — 2005. — Vol. 1. — P. 69- 94.

35. Lukomsky G. Jewish Art in European Synagogues / G. Lu- komsky. — London, 1947.

36.  Lukomski [Loukomski] Georges [George] K. An Exhibi­tion of Drawings in Crayon, Gouache and Water-Colours of Old European Synagogues. — London, 1935.

37. Schechtmann J. Das Allukrainische Staatsmuseum fur ju- dische Kunst auf den Namen von Mendele Mojcher Sfurim in Odessa // Menorah. JUdisches familienblatt fur wis- senschaft / kunst und literature. — Wien; Berlin, 1932. — X. Janrgang; Nr. 9/10. — S. 393- 394. Фото, см.: S. 377, 378, 395, 396.